Неточные совпадения
Он часто взглядывал
на нее во время разговора, но бегло,
на один только
миг, и тотчас же отводил
глаза.
Как это случилось, он и сам не знал, но вдруг что-то как бы подхватило его и как бы бросило к ее ногам. Он плакал и обнимал ее колени. В первое мгновение она ужасно испугалась, и все лицо ее помертвело. Она вскочила с места и, задрожав, смотрела
на него. Но тотчас же, в тот же
миг она все поняла. В
глазах ее засветилось бесконечное счастье; она поняла, и для нее уже не было сомнения, что он любит, бесконечно любит ее, и что настала же, наконец, эта минута…
Но бедный мальчик уже не помнит себя. С криком пробивается он сквозь толпу к савраске, обхватывает ее мертвую, окровавленную морду и целует ее, целует ее в
глаза, в губы… Потом вдруг вскакивает и в исступлении бросается с своими кулачонками
на Миколку. В этот
миг отец, уже долго гонявшийся за ним, схватывает его, наконец, и выносит из толпы.
«Или?» — произнесла она вдруг, и остановилась, и тряхнула кудрями… Она увидела себя в зеркале; ее назад закинутая голова с таинственною улыбкой
на полузакрытых, полураскрытых
глазах и губах, казалось, говорила ей в этот
миг что-то такое, от чего она сама смутилась…
Вдруг ему представится, что эти целомудренные руки когда-нибудь обовьются вокруг его шеи, что эти гордые губы ответят
на его поцелуй, что эти умные
глаза с нежностию — да, с нежностию остановятся
на его
глазах, и голова его закружится, и он забудется
на миг, пока опять не вспыхнет в нем негодование.
Теперь ее единственным счастьем
на миг — было бы обернуться, взглянуть
на него хоть раз и поскорее уйти навсегда, но, уходя, измерить хоть
глазами — что она теряла. Ей было жаль этого уносящегося вихря счастья, но она не смела обернуться: это было бы все равно что сказать да
на его роковой вопрос, и она в тоске сделала шага два
на крутизну.
Он был все тот же, так же щеголевато одет, так же выставлял грудь вперед, так же глупо смотрел в
глаза, так же воображал, что хитрит, и был очень доволен собой. Но
на этот раз, входя, он как-то странно осмотрелся; что-то особенно осторожное и проницательное было в его взгляде, как будто он что-то хотел угадать по нашим физиономиям.
Мигом, впрочем, он успокоился, и самоуверенная улыбка засияла
на губах его, та «просительно-наглая» улыбка, которая все-таки была невыразимо гадка для меня.
— Трою основали Тевкр, Дардан, Иллюс и Трос, — разом отчеканил мальчик и в один
миг весь покраснел, так покраснел, что
на него жалко стало смотреть. Но мальчики все
на него глядели в упор, глядели целую минуту, и потом вдруг все эти глядящие в упор
глаза разом повернулись к Коле. Тот с презрительным хладнокровием все еще продолжал обмеривать взглядом дерзкого мальчика.
— Это я
на него,
на него! — указала она
на Алешу, с детской досадой
на себя за то, что не вытерпела и рассмеялась. Кто бы посмотрел
на Алешу, стоявшего
на шаг позади старца, тот заметил бы в его лице быструю краску, в один
миг залившую его щеки.
Глаза его сверкнули и потупились.
И, нагнувшись над ним в умилении, она поцеловала его лоб. Калганов в один
миг открыл
глаза, взглянул
на нее, привстал и с самым озабоченным видом спросил: где Максимов?
Великан продолжал стоять, понурив голову. В самый этот
миг месяц выбрался из тумана и осветил ему лицо. Оно ухмылялось, это лицо — и
глазами и губами. А угрозы
на нем не видать… только словно все оно насторожилось… и зубы такие белые да большие…
И пальцы Веры Павловны забывают шить, и шитье опустилось из опустившихся рук, и Вера Павловна немного побледнела, вспыхнула, побледнела больше, огонь коснулся ее запылавших щек, —
миг, и они побелели, как снег, она с блуждающими
глазами уже бежала в комнату мужа, бросилась
на колени к нему, судорожно обняла его, положила голову к нему
на плечо, чтобы поддержало оно ее голову, чтобы скрыло оно лицо ее, задыхающимся голосом проговорила: «Милый мой, я люблю его», и зарыдала.
Но если он держал себя не хуже прежнего, то
глаза, которые смотрели
на него, были расположены замечать многое, чего и не могли бы видеть никакие другие глава, — да, никакие другие не могли бы заметить: сам Лопухов, которого Марья Алексевна признала рожденным идти по откупной части, удивлялся непринужденности, которая ни
на один
миг не изменила Кирсанову, и получал как теоретик большое удовольствие от наблюдений, против воли заинтересовавших его психологическою замечательностью этого явления с научной точки зрения.
Его толстое лицо
мигом побагровело, а
глаза невероятно широко раскрылись, точно вдруг вылезли наружу, и заходили колесом. Это было настолько страшно, что дедушка невольно отступил
на два шага назад.
— Так ее, стерву старую! — раздался злорадный крик. Что-то черное и красное
на миг ослепило
глаза матери, соленый вкус крови наполнил рот.
Было жарко, она задыхалась от усталости и, когда дошла до лестницы в квартиру Егора, остановилась, не имея сил идти дальше, обернулась и, удивленно, тихонько крикнув,
на миг закрыла
глаза — ей показалось, что в воротах стоит Николай Весовщиков, засунув руки в карманы. Но когда она снова взглянула — никого не было…
Все еще вперед — по инерции, — но медленней, медленней. Вот теперь «Интеграл» зацепился за какой-то секундный волосок,
на миг повис неподвижно, потом волосок лопнул — и «Интеграл», как камень, вниз — все быстрее. Так в молчании, минуты, десятки минут — слышен пульс — стрелка перед
глазами все ближе к 12, и мне ясно: это я — камень, I — земля, а я — кем-то брошенный камень — и камню нестерпимо нужно упасть, хватиться оземь, чтоб вдребезги… А что, если… — внизу уже твердый, синий дым туч… — а что, если…
И все ринулось. Возле самой стены — еще узенькие живые воротца, все туда, головами вперед — головы мгновенно заострились клиньями, и острые локти, ребра, плечи, бока. Как струя воды, стиснутая пожарной кишкой, разбрызнулись веером, и кругом сыплются топающие ноги, взмахивающие руки, юнифы. Откуда-то
на миг в
глаза мне — двоякоизогнутое, как буква S, тело, прозрачные крылья-уши — и уж его нет, сквозь землю — и я один — среди секундных рук, ног — бегу…
Тут. Я увидел: у старухиных ног — куст серебристо-горькой полыни (двор Древнего Дома — это тот же музей, он тщательно сохранен в доисторическом виде), полынь протянула ветку
на руку старухе, старуха поглаживает ветку,
на коленях у ней — от солнца желтая полоса. И
на один
миг: я, солнце, старуха, полынь, желтые
глаза — мы все одно, мы прочно связаны какими-то жилками, и по жилкам — одна общая, буйная, великолепная кровь…
В это время он случайно взглянул
на входную дверь и увидал за ее стеклом худое и губастое лицо Раисы Александровны Петерсон под белым платком, коробкой надетым поверх шляпы… Ромашов поспешно, совсем по-мальчишески, юркнул в гостиную. Но как ни короток был этот
миг и как ни старался подпоручик уверить себя, что Раиса его не заметила, — все-таки он чувствовал тревогу; в выражении маленьких
глаз его любовницы почудилось ему что-то новое и беспокойное, какая-то жестокая, злобная и уверенная угроза.
Он
мигом выдвинул кресло и повернул его так, что очутился между Варварой Петровной с одной стороны, Прасковьей Ивановной у стола с другой, и лицом к господину Лебядкину, с которого он ни
на минутку не спускал своих
глаз.
Федька вскочил
на ноги и яростно сверкнул
глазами. Петр Степанович выхватил револьвер. Тут произошла быстрая и отвратительная сцена: прежде чем Петр Степанович мог направить револьвер, Федька мгновенно извернулся и изо всей силы ударил его по щеке. В тот же
миг послышался другой ужасный удар, затем третий, четвертый, всё по щеке. Петр Степанович ошалел, выпучил
глаза, что-то пробормотал и вдруг грохнулся со всего росту
на пол.
В его темно-серых
глазах, осененных черными ресницами, наблюдатель прочел бы необыкновенную, бессознательную и как бы невольную решительность, не позволявшую ему ни
на миг задуматься в минуту действия.
Иностранное происхождение Инсарова (он был болгар родом) еще яснее сказывалось в его наружности: это был молодой человек лет двадцати пяти, худощавый и жилистый, с впалою грудью, с узловатыми руками; черты лица имел он резкие, нос с горбиной, иссиня-черные, прямые волосы, небольшой лоб, небольшие, пристально глядевшие, углубленные
глаза, густые брови; когда он улыбался, прекрасные белые зубы показывались
на миг из-под тонких жестких, слишком отчетливо очерченных губ.
Он произнес эти слова громким голосом… Беззаветная страсть прозвучала в них. Ирина
на миг невольно закрыла
глаза.
Тогда в его
глазах на один
миг сверкают черные алмазы. И опять туман серого моря, и опять то же искание ответа. Это Гамлет, преображенный в поэта, или поэт, преображенный в Гамлета. Вот
на миг он что-то видит не видящим нас взором и говорит о том, что видит. Да, он видит… видит… Он видит, что
От восторга тамбовские помещики, сплошь охотники и лихие наездники, даже ногами затопали, но гудевший зал замер в один
миг, когда Вольский вытянутыми руками облокотился
на спинку стула и легким, почти незаметным наклоном головы, скорее своими ясными
глазами цвета северного моря дал знать, что желание публики он исполнит. Артист слегка поднял голову и чуть повернул влево, вглубь, откуда раздался первый голос: «Гамлета! Быть или не быть!»
А публика еще ждет. Он секунду, а может быть, полминуты глядит в одну и ту же точку — и вдруг
глаза его, как серое северное море под прорвавшимся сквозь тучи лучом солнца, загораются черным алмазом, сверкают
на миг мимолетной улыбкой зубы, и он, радостный и оживленный, склоняет голову. Но это уж не Гамлет, а полный жизни, прекрасный артист Вольский.
Просто:
на миг что-то упало и потемнело в
глазах, а потом стало совершенно так же, как всегда, и была только тихая радость, что Сашенька жив.
Заметалась, завизжала Марья Степановна, бросилась к профессору, хватая его за руки и крича: «Убегайте, Владимир Ипатьич, убегайте!» Тот поднялся с винтящегося стула, выпрямился и, сложив палец крючочком, ответил, причем его
глаза на миг приобрели прежний остренький блеск, напомнивший прежнего вдохновенного Персикова.
Она взошла… и встретила пьяные
глаза, дерзко разбирающие ее прелести; но она не смутилась; не покраснела; — тусклая бледность ее лица изобличала совершенное отсутствие беспокойства, совершенную преданность судьбе; — в этот
миг она жила половиною своей жизни; она походила
на испорченный орган, который не играет ни начало ни конец прекрасной песни.
Казалось, еще немного и он услышит где-то треск механизма, поскрипывание несмазанных колес. Когда мать заплакала,
на один
миг снова мелькнуло что-то человеческое, но при первых же ее словах исчезло, и стало любопытно и ужасно смотреть, что из
глаз куклы течет вода.
Шубу кто-то с меня снял, повели по праздничным половичкам и привели к белой кровати. Навстречу мне поднялся со стула молоденький врач.
Глаза его были замучены и растерянны.
На миг в них мелькнуло удивление, что я так же молод, как и он сам. Вообще мы были похожи
на два портрета одного и того же лица, да и одного года. Но потом он обрадовался мне до того, что даже захлебнулся.
Как-то невольно напоминает она мне ту девушку, чахлую и хворую,
на которую вы смотрите иногда с сожалением, иногда с какою-то сострадательною любовью, иногда же просто не замечаете ее, но которая вдруг,
на один
миг, как-то нечаянно сделается неизъяснимо, чудно прекрасною, а вы, пораженный, упоенный, невольно спрашиваете себя: какая сила заставила блистать таким огнем эти грустные, задумчивые
глаза? что вызвало кровь
на эти бледные, похудевшие щеки? что облило страстью эти нежные черты лица? отчего так вздымается эта грудь? что так внезапно вызвало силу, жизнь и красоту
на лицо бедной девушки, заставило его заблистать такой улыбкой, оживиться таким сверкающим, искрометным смехом?
— Никого еще не любил царь, как ее. Он не расстается с ней ни
на миг.
Глаза его сияют счастьем. Он расточает вокруг себя милости и дары. Он, авимелех и мудрец, он, как раб, лежит около ее ног и, как собака, не спускает с нее
глаз своих.
Но смех этот и
глаза тоже как будто выступали из тумана,
на один
миг…
Желтый движущийся свет фонаря
на миг резнул ему
глаза и потух вместе с угасшим зрением. Ухо его еще уловило грубый человеческий окрик, но он уже не почувствовал, как его толкнули в бок каблуком. Потом все исчезло — навсегда.
Это было похоже
на то, что бывает иногда у курящих людей, которым случайная затяжка папиросой
на улице вдруг воскресит
на неудержимое мгновение полутемный коридор со старинными обоями и одинокую свечу
на буфете или дальнюю ночную дорогу, мерный звон бубенчиков и томную дремоту, или синий лес невдалеке, снег, слепящий
глаза, шум идущей облавы, страстное нетерпение, заставляющее дрожать колени, — и вот
на миг пробегут по душе, ласково, печально и неясно тронув ее, тогдашние, забытые, волнующие и теперь неуловимые чувства.
Почти невозможно было выразить той необыкновенной тишины, которою невольно были объяты все, вперившие
глаза на картину, — ни шелеста, ни звука; а картина между тем ежеминутно казалась выше и выше; светлей и чудесней отделялась от всего и вся превратилась, наконец, в один
миг, плод налетевшей с небес
на художника мысли,
миг, к которому вся жизнь человеческая есть одно только приготовление.
— Спасите! — заревел Кальсонер, меняя тонкий голос
на первый свой медный бас. Оступившись, он с громом упал вниз затылком. Удар не прошел ему даром. Обернувшись в черного кота с фосфорными
глазами, он вылетел обратно, стремительно и бархатно пересек площадку, сжался в комок и, прыгнув
на подоконник, исчез в разбитом стекле и паутине. Белая пелена
на миг заволокла коротковский мозг, но тотчас свалилась, и наступило необыкновенное прояснение.
Мигом два поручика схватили меня под руки и увели в кабинет, и начали, впрочем, очень вежливо, убеждать, чтобы я целый день не показывался
на глаза дражайшей моей супруге, иначе произведу в ней опять истерику…
— Едва он успел поднять
глаза, уж одна оглобля была против его груди, и пар, вылетавший клубами из ноздрей бегуна, обдал ему лицо; машинально он ухватился руками за оглоблю и в тот же
миг сильным порывом лошади был отброшен несколько шагов в сторону
на тротуар… раздалось кругом: «задавил, задавил», извозчики погнались за нарушителем порядка, — но белый султан только мелькнул у них перед
глазами и был таков.
— Как! Как избавьте? — неимоверно удивилась Надя его отказу и вытаращила
на него
глаза. Весь подготовленный тон ее порвался в один
миг, и она чуть уж не плакала. Вельчанинов рассмеялся.
Сошли вниз, тут расцеловалась с Лизой Марья Сысоевна, и, только уже усевшись в коляску, Лиза подняла
глаза на отца — и вдруг всплеснула руками и вскрикнула; еще
миг, и она бы бросилась к нему из коляски, но лошади уже тронулись.
Иногда, напротив — слова не добьешься; сидит и молчит, не слышит и не видит,
глаза остановятся, как будто в этот
миг всё его существование остановилось
на одной мысли.
Я не поведал вам, читатель,
Что казначей мой был женат.
Благословил его создатель,
Послав ему в супруге клад.
Ее ценил он тысяч во сто,
Хотя держал довольно просто
И не выписывал чепцов
Ей из столичных городов.
Предав ей таинства науки,
Как бросить вздох иль томный взор,
Чтоб легче влюбчивый понтёр
Не разглядел проворной штуки,
Меж тем догадливый старик
С
глаз не спускал ее
на миг.
Карп. Взвоешь здесь от тоски. Спервоначалу бы этим судейским, которые у них поглавнее, дать барашка в бумажке, так они бы
мигом. По крайности, мы были бы теперь дома, у дела. Как ему самому-то не скучно! Уж не соследил ли он тут добычку себе! Недаром он по городу-то ходит! У него манера-то известная: ходит-ходит мимо окон-то, да и призрит
глазом на какую-нибудь брунетку.
Они сидели
на траве, и так, что между ими оставалось не много места, — смотрели друг другу в
глаза, говорили друг другу: «Люби меня!», и два часа показались им
мигом.
Он заснул так крепко, что ему показалось, будто он только
на миг закрыл
глаза и тотчас же открыл их. Но когда открыл их, то повсюду уже был разлит тонкий, неверный полусвет, в котором кусты и деревья выделялись серыми, холодными пятнами. Ветер усилился. По-прежнему нагибались верхушки лозняка и раскачивались старые ветлы, но в этом уже не было ничего тревожного и страшного. Над рекой поднялся туман. Разорванными косыми клочьями, наклоненными в одну и ту же сторону, он быстро несся по воде, дыша сыростью.
Он видел, как все, начиная с детских, неясных грез его, все мысли и мечты его, все, что он выжил жизнию, все, что вычитал в книгах, все, об чем уже и забыл давно, все одушевлялось, все складывалось, воплощалось, вставало перед ним в колоссальных формах и образах, ходило, роилось кругом него; видел, как раскидывались перед ним волшебные, роскошные сады, как слагались и разрушались в
глазах его целые города, как целые кладбища высылали ему своих мертвецов, которые начинали жить сызнова, как приходили, рождались и отживали в
глазах его целые племена и народы, как воплощалась, наконец, теперь, вокруг болезненного одра его, каждая мысль его, каждая бесплотная греза, воплощалась почти в
миг зарождения; как, наконец, он мыслил не бесплотными идеями, а целыми мирами, целыми созданиями, как он носился, подобно пылинке, во всем этом бесконечном, странном, невыходимом мире и как вся эта жизнь, своею мятежною независимостью, давит, гнетет его и преследует его вечной, бесконечной иронией; он слышал, как он умирает, разрушается в пыль и прах, без воскресения,
на веки веков; он хотел бежать, но не было угла во всей вселенной, чтоб укрыть его.